Удар справа (ответ В.Н. Тростникову)
На этот раз удар нанесен справа: В. Н. Тростников – убежденный монархист и именно с монархических позиций недоволен Государем. Отдавая должное Николаю II как лично порядочному человеку, Тростников считает Его плохим государственным деятелем. Это популярная точка зрения, но на сей раз Государю припомнили уже не Ходынку, Мукден и Цусиму. Теперь Его обвиняют в том, что Он следовал западной идеологии. Казалось бы, при жизни Он то и дело слышал от подданных, что напрасно держится за устаревшее самодержавие, а теперь вдруг оказался западником! Да еще и «продолжая путь Александра III», едва ли не самого консервативного из всех русских Царей.
В. Н. Тростников обвиняет Николая II в том, что Он дал слишком много свободы, которой воспользовались «жадные коммерсанты» и радикалы, первые для обогащения, а вторые для террора. Картина яркая, но в ней не хватает настойчивых просьб общественности, которая прямо помешалась на этих свободах, и революции 1905 года, проникнутой требованием этих свобод. Николай II был бы плохим Императором, если бы не прислушивался к единодушному мнению своих подданных.
Еще одно обвинение: Император «стал строить государство по капиталистическому, протестантскому пути, а не на коренных русских основах». Трудно сказать, что конкретно тут подразумевается – то ли бурный рост промышленности в царствование Николая II, то ли взятый этим Государем твердый курс на уничтожение общины, которая считалась исконно русским устроением для крестьян, а на деле только тормозила их работу. Действительно, кое-кто при этом обогащался, а кое-кто и разорялся. Но «зеленая улица» была открыта не только «любым проходимцам», как сокрушается Тростников, но и вообще всем, кто мог и хотел заработать. Как писал Сургучев, «жизнь была дешева, просторна, работай, кто хочет, русский ты или иностранец, не спрашивали. А железные дороги? А волжские пароходы? А университеты? А наука? А печать?.. А деньги? А мой батюшка-рубль?».
Если под «протестантским путем» подразумевается власть государства над Церковью, то именно Николай II признавал «вполне благовременным», как говорилось в Его рескрипте, «произвести некоторые преобразования в строе нашей отечественной Церкви, на твердых началах вселенских канонов, для вящего утверждения Православия». Он намеревался созвать Поместный Собор («мысль, которая уже давно таится у меня в душе» — писал Государь К. П. Победоносцеву) – впервые со времен Петра I. Было созвано сначала Предсоборное Присутствие, затем – Предсоборное Совещание. Но созыву самого Собора препятствовала тревожная обстановка в стране: японская война, революция 1905 г., беспокойная Государственная дума, наконец, мировая война. Как полагал Государь, «с вопросами религиозного свойства нельзя поступать как с обыкновенными делами. Их следует обсуждать медлительно и всесторонне».
По словам Тростникова, Николай II «пустил на самотек вопросы нравственного воспитания нации». Даже не верится, что это говорится о стране, где в дни особо строгого церковного поста запрещались все общественные увеселения, где в церковные праздники не работали государственные учреждения и где великий писатель Лев Толстой был за свои кощунственные сочинения отлучен от Церкви, причем именно при Николае II.
Возможно, В. Н. Тростников имеет в виду смягчение контроля над религиозной жизнью народа при Николае II: было разрешено, например, переходить из православия в любое другое христианское вероучение (раньше это было запрещено законом), старообрядцы были уравнены в правах с лицами инославных исповеданий (1905-1917 годы так и называют: «золотой век старообрядчества») и т. д. Подобные меры – не что иное, как еще один шаг навстречу подданным, это проявление доверия к ним, к их совести. Но на самотек эти вопросы Государь не пускал, всегда чувствуя свою ответственность за все, что происходит в стране. Он, например, не соглашался отменить черту оседлости, боясь, что вторжение евреев в сердце России кончится всероссийским погромом. Он называл сектантство опасным злом и боролся с ним. Именно Николай II в 1914 г. ввел запрет на продажу спиртных напитков в России до конца войны и собирался запретить навсегда казенную продажу водки. Именно при этом Государе, как известно, было прославлено больше святых, чем за весь синодальный период жизни Церкви, и в некоторых случаях Государю приходилось настаивать на канонизации, несмотря на возражения Синода.
«Допустил распущенность, открытую революционную агитацию». Действительно, допустил, потому что самая страшная агитация, вплоть до обвинения в государственной измене Императрицы Александры Федоровны, велась с трибуны Государственной думы. Правительство могло изменять избирательный закон, могло распускать Думу и созывать ее заново, но это учреждение просто по определению было противником нашей неограниченной монархии. А отменить Думу было нельзя, поскольку ее учредил сам Государь в ответ на требования общественности и не мог взять свое слово назад.
Во время войны агитацию вели и земские учреждения, но на них, помогавших армии, у Государя попросту не поднималась рука. Впрочем, что далеко ходить, когда в 1915 г. само правительство обратилось к Государю с письменным коллективным протестом против одного из Его решений, вошедшим в историю как «бунт министров»? Когда в 1916 г. 16 членов Императорской фамилии обратились с письменным протестом против другого решения? Когда в 1917 г. главнокомандующие всеми фронтами единогласно высказались за отречение Государя от престола? Против столь единодушно выраженной воли России Государь ничего поделать не мог. Ему оставалось руководствоваться принципом «насильно мил не будешь».
На вопрос о Распутине Тростников решительно вступается за Государя. У них было только шапочное знакомство, утверждает он: «Ну столкнулись раза два в дверях покоев императрицы, раскланялись, и все». На самом же деле Императорская чета встречалась с Распутиным гораздо чаще, порой по несколько раз в месяц. Например, за 1914 г. «Григорий» упоминается в дневнике Государя 18 раз, а за 1915 – 20. И все это были далеко не столкновения в дверях. В дневнике Государя можно прочесть: «Вечером имели утешение побеседовать с Григорием с 9.45 до 11.30» или «Вечером приехал Григорий, побеседовал с нами и благословил меня иконой» или даже «После обеда приехал Григорий; посидели вместе у кровати Алексея». Поэтому подвергать сомнению их знакомство бесполезно, тем более, что эти дневниковые записи говорят сами за себя и показывают, что ничего страшного в знакомстве Государя с Распутиным не было.
Об отречении Николая II в интервью говорится, во-первых, с фактическими ошибками: «небольшой отряд под командованием генерала Иванова задержал царский состав». Это настолько неправильно, что остается предполагать, что слова В. Н. Тростникова просто неточно записаны. Генерал Н. И. Иванов не задерживал Царский поезд, а наоборот как раз ехал по поручению Государя в Царское Село с отрядом Георгиевских кавалеров, чтобы восстановить порядок. Если же речь идет о генерале Н. В. Рузском, то и он не задерживал поезд, тем более с отрядом, поскольку поезд сам приехал в его ставку в Псков. Существовал, правда, заговор А. И. Гучкова, по которому как раз предполагалось задержать поезд Государя, но обстоятельства сложились иначе.
Далее Тростников говорит: «император обязан был расстрелять этого самого генерала и немедленно ехать в Петербург, чтобы навести там порядок». Но Николай II наверняка и сам отлично видел факт государственной измены генерала Рузского, потребовавшего у Него отречения от престола, и если не расстрелял этого человека, то недаром. Дело было не в измене Рузского Николаю II, а в измене России в целом монархическому принципу. Ведь Рузский был не одинок в своем требовании. С ним были согласны все главнокомандующие, выражавшие мнение армии, и Временный комитет Государственной думы, представлявшей население. И все это в преддверии весеннего наступления на фронте, когда кризис власти мог быстро свести на нет усилия двух с половиной лет войны. Государь, по выражению одного флигель-адъютанта, на престол не напрашивался. С Ним работать не хотели, бунтовались в крайне важную минуту, а без Него, может быть, успокоились бы и по крайней мере довели до конца войну. Нетрудно понять, почему Он предпочел отречься.
По мнению Тростникова, Государь в данном случае проявил излишнюю деликатность: «Попробовали бы какие-то подданные Петра I задержать!». В отличие от Петра I, Николай II, конечно, не имел склонности идти по чужим головам. Но и Он умел при необходимости действовать твердо и отправить войска на усмирение мятежного города. Он мог так поступить для защиты престола, порядка, защиты монархического принципа в целом. Теперь же Он увидел столько ненависти к себе, что и февральская революция как будто была направлена только лично против Него. Проливать кровь своих подданных для защиты не столько престола, сколько самого себя на престоле Он не захотел.
«Никакого народного почитания царя нет!» — заявляет Тростников, поэтому, говорит он, найденные под Екатеринбургом останки не объявлены мощами: «народ к этому равнодушен». С равным успехом можно предполагать и обратное: не будучи уверенным в подлинности этих останков, народ к ним не идет. Впрочем, что говорить о почитании Царя как святого, если даже о Нем как о человеке в народе до сих пор сохраняется превратное мнение?
Самой главной ошибкой Николая II В. Н. Тростников считает либерализм. Это не очень оригинальное обвинение. Еще в 1912 г. монархист К. Н. Пасхалов после приема у Николая II писал: «И Он, и все, что Его окружает, больны недугом “русского” либерализма, который и приведет нас к гибели». Если для многочисленных либералов этот Государь был слишком правым, то некоторым монархистам Он казался и кажется чересчур либеральным. С одной стороны, Николай II и сам был убежденный монархист, с другой – создал представительное законодательное учреждение – Думу. Объясняют это противоречие слова Государя: «Я всегда берег не самодержавную власть, а Россию». Сохранять монархический принцип вопреки желанию разуверившейся в нем страны было бессмысленно. Либерализм – верный диагноз, но ставить его надо не Николаю II, а России.
Наша страна. Сентябрь 2009 г.